Для этого вспомним события почти столетней давности, когда такой переход реально состоялся.
Национализация в России началась практически сразу после прихода большевиков к власти, экономика была очень быстро переведена на военные рельсы, а численность Красной армии стала быстро расти. И чем быстрее росла Красная Армия, тем сильнее падал подушевой доход в стране.
Но Гражданская война закончилась, армия была распущена, а экономика к 1927 году в большой степени продолжала оставаться наполовину частной, наполовину государственной. Государственной стала прежде всего крупная промышленность. Национализировать ее было очень легко. Государственные заказы, привязка к крупным источникам сырья и энергии — все это легко переводилось под государственный контроль. Однако сельское хозяйство и система торговли оставались частными. Именно здесь доля государства была мизерной. Небольшие крестьянские хозяйства, маленькие лавки, опытные специалисты, знающие своего клиента, — все это практически не поддавалось огосударствлению.
Как только государство всерьез взялось за «частника», в стране наступил коллапс. Снабжение городов оказалось разрушенным, крестьяне стали придерживать хлеб, не желая его отдавать непонятно за что, и в стране фактически наступил голод, который пришлось ликвидировать введением карточек, сначала стихийно в отдельных регионах, а затем уже официально по всей стране. Ликвидировать товарный дефицит более или менее удалось только к концу 1930-х годов. Но система все-таки работала настолько плохо и ненадежно, что продовольственные кризисы и в это время возникали с пугающей регулярностью. До войны карточки пришлось вводить в 1936-1937 и в 1939-1941 годах. (Осокина Е. А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941. 2-е изд. доп. — М.: РОССПЭН; Фонд первого президента России Б. Н. Ельцина, 2008, стр. 23.)
Окончательно с голодом было покончено только в конце 1940-х.
Но плановая экономическая система буксовала не только в сфере распределения. С производством тоже все было не слишком хорошо. Фактически Советский Союз построил описанную Марксом модель, воспринимая ее как догму. И в этой модели совсем не было потребителя. Это означало, что в стране утвердился диктат производителя. Но любой человек, работавший на производстве, знает, что наиболее выгодна для тиражирования простая техника, в которой нет никакого разнообразия. Не случайно с таким интересом советские чиновники изучали заводы Генри Форда. Его апокрифическая фраза «Любой клиент может получить автомобиль, выкрашенный в тот цвет, в который он хочет, — до тех пор, пока этот цвет — черный» идеально подходила к советской экономике. Не случайно, что советское производство моментально сократило выпускавшийся до революции широчайший ассортимент железнодорожных вагонов и паровозов до нескольких тиражируемых моделей. И совсем не удивительно, что все советские магазины и пивбары продавали за редким исключением единственное пиво — жигулевское.
Однако с тех пор прошло уже много лет. Российская экономика, при всех ее проблемах, остается преимущественно рыночной. Но что ждет ее, если решение о переходе к плановой мобилизационной экономике все-таки будет сделано? Во-первых, рухнет торговля. Конечно, современный ретейл и близко нельзя сравнить с мелкими лавками начала века, но крупные торговые сети занимают не более 40% рынка. Во многих мелких городах эта доля еще меньше. Кроме того, сети покупают товары у сотен тысяч мелких производителей и дистрибьюторов. Национализация сетей моментально приведет к разорению всех этих поставщиков, а ограничение деятельности мелких торговцев приведет к тому, что уже было в Советском Союзе в 1927 году — к товарному кризису.
Что же касается промышленности, то она давно уже ушла вперед от промышленных гигантов времен индустриализации. Современное производство, как правило, использует высокотехнологическое оборудование, плохо применимое за пределами своей отрасли. Его обслуживают специалисты, обученные работе на конкретной технике и делающие это предельно эффективно. В 1930-е и 1940-е годы можно было заставить мебельную фабрику делать самолеты, а вместо валенок производить минометные мины. Сейчас это в принципе невозможно. Точнее, возможно при условии, что это будут сравнительно простые изделия: патроны, мины, снаряды или автоматы. Но сложную современную технику, хоть военную, хоть гражданскую, плановая мобилизационная экономика освоить не в состоянии. И никакие указы не смогут заменить конкуренцию и предпринимательство, уже много столетий создающие новые технологии, которыми пользуется весь мир.
