Русофобия в бане
Я живу сейчас в Вильнюсе, иногда хожу в бассейн в районе Фабионишки, там, помимо собственно бассейна, работали до недавнего времени две парилки: финская и русская. Так вот, на вывеске сначала заклеивали бумажкой слово «русская» (а она отклеивалась от влаги), недавно и вовсе начали в ней ремонт. Наверное, уже закончили, надо будет сходить посмотреть — как она называется после ремонта.
Русофобия, отмена банной культуры? Или просто плановое мероприятие? Трудно сказать. Но я отлично понимаю, что владельцы бассейна просто не хотят лишний раз раздражать своих клиентов. На фоне ежедневных новостей у многих из них действительно аллергия на слово «русский», и ничего тут не поделаешь. Да, меняется репертуар театров (особенно ярко это было заметно прошлой весной), да, всерьез обсуждается замена в школах русского языка в качестве иностранного на польский и так далее. Но ни Пушкин, ни Чайковский, ни даже березовые веники никуда из Литвы не исчезли. Вот и я веду в Вильнюсском университете семинар по русской поэзии XX—XXI веков.
Надо понимать одну очень важную вещь: дело не в том, что кто-то приказал заменить Пушкина на Мицкевича или русскую парную на финскую сауну, а в том, что эта замена отражает общественные настроения. Владельцы бассейна просто не могут это игнорировать, иначе в бассейн перестанут приходить люди.
Пора, что называется, привыкать.
Но школы с русским языком как основным языком преподавания никуда в Литве не делись — в отличие от Латвии; они по-прежнему существуют, закрывать их никто не собирается. В Вильнюсе никто демонстративно не отказывается говорить по-русски в магазинах или на улице, хотя из молодых многие не понимают этого языка. Говорят с литовцами по-русски также украинцы и белорусы, ведь язык — это прежде всего средство общения.
Культурная контрреволюция
А вот в РФ (я все-таки предпочитаю различать Россию как страну с огромной и сложной историей и РФ как как сложившееся в ней к сегодняшнему дню государство) ничто, казалось бы, не угрожает ни языку, ни литературе, ни бане. Ну, уволили одного актера, другого, третьего, сорок восьмого — так их у нас вон сколько осталось, актеров этих.
Ну, обернули в упаковочную бумагу книги иноагентов, так ведь даже не сняли с продажи, по крайней мере, кое-где оставили.
Ну, запретили десяток-другой фильмов, отменили концерты и фестивали, поменяли директора Третьяковки — так это же все мелочи в сравнении с баней в Фабионишках, не правда ли?
Нет, неправда. Дело даже не в нелепой цензуре, которая набирает скорость, катится под уклон, как асфальтовый каток без тормозов, — ее уже не остановить, можно лишь попытаться увернуться. Культура — это не совокупность пыльных томов на библиотечных полках и картин в запасниках. Культура — живой процесс, сложный, непредсказуемый, разнообразный. А с этим нынешняя власть не может ни справиться, ни смириться.
Сначала отменили демократию.
То есть вроде бы все есть: и процедура голосования, и парламент, и даже Конституция, хоть и с изменениями «в нее», но формально вполне демократическая. Только не работает, вместо разнообразия мнений и согласования интересов — сплошь барабанный бой и чеканный шаг. Ну, понятное дело, потом пришлось подправить и правосудие, чтобы не выносило неожиданных приговоров. И журналистику, чтобы не обсуждала чего не следует.
Для того ведь и точечные (пока!) репрессии, чтобы все побаивались и помалкивали. Но… Как писал еще один вовремя запрещенный поэт: «Бродит Кривда с полосы на полосу, делится с соседской Кривдой опытом, но гремит напетое вполголоса, но гудит прочитанное шепотом».
Нравится — не нравится, а отменять приходится теперь уже и всю культуру как живой процесс. Чтобы нигде ничего не гремело, не гудело, не думало, не чувствовало, не дышало. А пыльные тома в шкафах — это пожалуйста, это сколько угодно. Чтобы наконец-то стабильность.
Культурное подполье и белые плащи
Сейчас вот власти РФ взялись всерьез за школу, поняли, что взрослых переучивать бесполезно. По счастью, в их инструментарии — старая тупая госпропаганда брежневских времен, которая подросткам прививает не столько гордость за великие свершения, сколько отвращение.
Но одно последствие у этой пропаганды есть, и очень серьезное: она отучает от культуры дискуссии, от опыта многообразия. Есть трескучая болтовня, в нее никто не верит, есть повседневная жизнь — но между ними пропасть и нет никакого опыта публичной дискуссии и самостоятельного выбора.
Хватает сейчас общественных деятелей, которые вдохновенно рисуют флаги и карты будущих воображаемых государств или обсуждают неискоренимую имперскость Пушкина и Бродского. Интересные, конечно, занятия, но бесполезные.
А есть и те, кто спешит отменить русскую культуру еще быстрее, надежнее и тотальнее, чем власти РФ: пусть лучше будет ледяная пустыня, по которой ходят дикие люди с каменными топорами. Не очень понятно только, кому от этого станет легче и как это поможет предотвратить новые зверства в будущем.
На самом деле, надо задуматься о другом: о сбережении этой самой культуры и о передаче ее новым поколениям, прежде всего через школьное и внешкольное образование. Если этого не сделать, на новом витке истории повторится всё то же самое: шараханье от диктатуры к хаосу и обратно, к новой диктатуре.
Бунин писал в «Окаянных днях»: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, — всю эту мощь, сложность, богатство, счастье».
Обратим внимание на слово «сложность», он назвал его вторым.
Смогут ли наши внуки представить себе русскую культуру сложной, цветущей, многообразной — зависит во многом от того, что мы станем делать сейчас.
