Для начала стоит дать определение, что такое политика. Политика — формулирование целей для развития общества, создание и использование инструментов для достижения этих целей. Главным политическим инструментом является власть. Не имея власти, невозможно в полной мере воплощать поставленные политические цели.
Причина политического поражения
Если человек, называющий себя политиком, не ставит своей задачей приход к власти и не предпринимает необходимые для этого шаги, он политиком не является. Он может быть политическим обозревателем, комментатором, публицистом, блогером, активистом, но не политиком.
Для ведения политической деятельности недостаточно сказать: «Я политик». Нужно быть политической силой. А это не столько популярность в интернете, сколько наличие организованных сторонников, мотивированных на борьбу. Пока, судя по всему, подобного рода явление в российской оппозиции отсутствует.
Обратите внимание, что слова «сила» и «насилие» имеют общий корень. Ведь сила — это возможность, потенциал применения насилия. Но обладать силой совсем не означает неизбежность, да и необходимость использовать насилие. Скорее, наоборот: к насилию прибегает тот, кто не уверен в своей силе и нуждается в ее подтверждении.
В политике, как и на войне, важно захватить инициативу и навязать противнику битву там и тогда, когда это выгодно вам, а не ему. Если постоянно идти у противника на поводу, давая ему всю свободу действий и лишь реагируя на его ходы, поражение гарантировано.
Примерно такой линии, надо признать, придерживалось российское протестное движение практически все время правления Путина. Лозунг «оставаться в правовом поле» является тому наглядным подтверждением. В то время как власть постоянно меняла правовые нормы и рамки, российский протест старался добросовестно уложиться в них, не задумываясь, что тем самым он обрекает сам себя на поражение. Что, собственно, в итоге и вышло.
Методы политики должны, прежде всего, отвечать критериям эффективности: насколько конкретный способ политического действия приближает к искомой цели.
Если расклеивание листовок может привести к конкретному политическому результату — надо этим заниматься.
Если существенных успехов можно достичь на пути наглядной агитации в соцсетях — бесспорно, это заслуживает пристального внимания.
Если к осязаемому прогрессу могут привести кулуарные переговоры с представителями элиты — что ж, при всех рисках, это необходимо делать.
Если вы обоснованно утверждаете, что несколько десятков или даже сотня тысяч человек, мирно собравшихся на площади, подвигнут власть к уступкам — это эффективное средство.
Как быть с моральными принципами
Если же используемые методы не приносят ожидаемого успеха, а напротив, приводят к неудачам и, следовательно, к разочарованию сторонников — а вряд ли есть что-то более демотивирующее, чем постоянные, год за годом, неудачи на выбранном пути — может быть, нужно рассмотреть и другие способы?
Предвижу возражения: а как же этические соображения? Неужели предлагается полностью их отбросить и заняться чистым макиавеллизмом?
Разумеется, нет. Такая постановка вопроса во многом не имеет смысла: этические критерии приемлемости никто не отменяет. Проблема в том, что в текущем российском оппозиционном дискурсе именно моральная сторона вопроса зачастую выпячивается вперед в ущерб практической отдаче. Здоровый политический подход отличается сбалансированностью и продуманностью.
Как мы видим, сугубо мирные методы, которые практиковались в России последние десять-пятнадцать лет, а именно митинги, демонстрации, судебные процессы, попытки опротестовать те или иные решения в государственных органах — теперь фактически не работают. Проведение общественных мероприятий политической направленности сейчас в России просто невозможно. Их участники рискуют получить сразу значительные тюремные сроки. Массовый мирный протест сегодня — явно не опция.
В такой ситуации, где пространство для маневра очень сужено, а ресурсы оппозиции крайне ограничены, необходимо скрупулезно подходить к выбору методов действия. Компенсировать скудную ресурсную базу можно широким набором средств и способов политической активности. Отказываясь заранее от определенных действий, как поступают призывающие осудить любые подходы, за исключением ненасильственного протеста, российские политики, по сути дела, отрубают себе одну руку, а оставшейся пытаются вести дуэль против многорукого противника, который, к тому же, не собирается играть по-честному. Иначе чем «политической близорукостью» назвать это сложно.
Мы имеем дело с противником, который убивает своих врагов направо и налево, развязывает агрессивные войны, угрожает ядерным оружием, приносит в жертву десятки тысяч своих сограждан и целенаправленно подавляет любое выраженное несогласие. Надеяться, что этот режим испугается протеста невооруженных людей — наивно.
Политическая битва
Пригожинская авантюра продемонстрировала, что несколько тысяч мотивированных и вооруженных людей, которые всем своим видом показывают, что они готовы драться, действует на прогнивший властный аппарат деморализующе. Росгвардия и прочие каратели привыкли бороться с теми, кто заранее уступает им инициативу. С такими протестующими иметь дело легко и приятно. Но когда типичный сотрудник Росгвардии видит взрослого человека хотя бы с арматурой в руках и понимает, что есть большая вероятность, что эта арматура может поправить ему запотевшее забрало, мотивация и желание ввязываться в драку у «защитников правопорядка» снижается.
На самом деле грань между мирным протестом и вооруженным не в насилии как таковом — оно совсем не обязательно должно присутствовать — а во внутренней готовности протестующих к активному противостоянию с властями. Если митингующие не разбегаются перед ОМОНом, а стоят с явным намерением бороться за свои права вопреки незаконному насилию, одного этого настроя может быть достаточно для того, чтобы противник стал колебаться. Поэтому призывы к исключительно мирному протесту сегодня скорее вредны, чем бесполезны, ибо они внедряют в головы людей мысль, что режим, который все более ужесточается, можно снести, просто постояв на площади.
Классическим примером вооруженного протеста являются события Майдана в Киеве в 2014 году, когда вроде бы мирная толпа, будучи атакована сотрудниками правоохранительных органов, внезапно стала обороняться с помощью подручных средств и даже оружия, которое было у радикально настроенных протестующих. Что полиция, что отряды «Беркут» вынуждены были отступить. Безусловно, это не было единственной причиной успеха, но сыграло важную роль в утрате президентом Януковичем поддержки силового аппарата.
Не стоит забывать, что путинский режим, будучи по самой природе своих практик режимом мафиозным, хорошо понимает только язык силы. Достаточно сравнить поведение различных кремлевских деятелей и их риторику в отношении стран Европы, до самого последнего времени стремившейся умиротворить Москву, и в отношении президента Турции Эрдогана, который неоднократно допускал крайне жесткие действия в адрес России, но до сих пор считается «хорошим партнером». Именно готовность пойти на обострение и конфликт действует на московских стратегов отрезвляюще и заставляет их задуматься о последствиях своих решений. Сугубо «мирные и ненасильственные» формы воздействия на них, как было неоднократно продемонстрировано, заметного воздействия не оказывают.
Как можно было бы примирить сторонников различных подходов к политической борьбе? Для этого российской оппозиции требуется «всего лишь» сесть за стол и выработать практическую программу и максимально конкретизированный план действий. Такой план должен включать в себя также и разнообразные методы достижения поставленных целей. Причем нужно, чтобы оценка приемлемости тех или иных способов, в первую очередь, отталкивалась от их ожидаемой эффективности. Не стоит без необходимости множить декларативные документы с «высокими моральными принципами», не подразумевающие практического выхлопа. Как мы видим, такие декларации, невзирая на эти самые моральные принципы, зачастую нарушаются их подписантами на следующий же день.
Что делать?
Как документ чисто практического характера план действий должен быть направлен на максимально продуктивное использование всех имеющихся ресурсов с целью обретения российскими демократически настроенными гражданами подлинной политической субъектности. Совместная работа российских оппозиционеров в этом направлении могла бы существенно помочь их сплочению перед лицом крайне серьезных вызовов, которые пока никуда не собираются исчезать. Если для этого нужно создать отдельную площадку или специализированный российский think-tank — необходимо это делать.
Без четкого плана действий усилия российских оппозиционных сил будут по-прежнему уходить в свисток. Стратегия «сидеть и ждать, пока Путин куда-нибудь денется и его преемники позовут нас сформировать правительство» вряд ли может рассматриваться серьезно. Ее главный минус — она не подразумевает субъектность оппозиции, превращая ее в покорных клиентов, ожидающих в прихожей пробуждения патрона. Почему новая власть в Москве должна будет в принципе обращать внимание на российских политэмигрантов, которые не представляют из себя заметную силу — отдельный вопрос, на который, что характерно, пока нет убедительного ответа.
Уже сейчас есть ненулевая вероятность, что более результативный протест организуют не сторонники демократии, а любители империи и мечтатели о поголовной мобилизации и северокореизации а-ля Стрелков и его «рассерженные патриоты». Они, надо заметить, полны решимости и не видят ничего зазорного в силовом противостоянии режиму. Не стоит игнорировать и то, что война в Украине уже породила тысячи человек, которые научились владеть оружием, привыкли решать вопросы с помощью насилия и несут эти навыки в мирную жизнь. Сторонники войны и «жесткой руки» вполне могут заняться набором такого контингента в свои ряды. Каким образом следует воспринимать и бороться с этим вызовом? Вот важнейший вопрос, ответ на который должен быть также выработан совместными усилиями. Перспективы «мирного» противостояния в этом контексте представляются, что греха таить, все менее реалистичными.
