Что же привлекло столь пристальное внимание к этому, казалось бы, сугубо техническому документу? Все дело в том, что из ЕГЭ исключили вопросы, касающиеся русской литературы первой половины XIX века. Все начинается теперь только с «Грозы» Островского. То есть за бортом остается и древнерусская литература, и Ломоносов с Державиным, и Пушкин с Лермонтовым и Гоголем, зато в программу вернулся Островский с «Как закалялась сталь» и Фадеев с «Молодой гвардией».
Из вновь введенных в программу авторов был отмечен и Захар Прилепин.
«Проблема — не столько в удалении Пушкина и Гоголя из ЕГЭ, сколько в том, что из советской литературы выбрана и вновь введена в программу явная дрянь вместо действительно замечательных авторов» — отметил один из московских учителей на условиях анонимности
Диверсия против русской культуры или техническая перестановка?
В разгоревшейся дискуссии противники нововведения, ожидаемо, ужасаются: это диверсия против русской культуры! Основы основ рушатся, детей лишают самого дорогого, что есть в русской литературе!
Чиновники Рособрнадзора взвешенно разъясняют ситуацию: никуда Пушкин с Гоголем не делись. Они остаются в кодификаторе ОГЭ, который соответствует программе 9 класса, когда и изучается этот период в литературе. Да и вообще — пока это только проект, а не окончательная версия кодификатора. Более того, через два дня после первой новости пресс-служба Министерства просвещения РФ выпускает специальное заявление: нет-нет, не бойтесь, в кодификаторе есть вопросы и задания, предполагающие знакомство с творчеством писателей Золотого века русской литературы. Так, например, в демоверсии ЕГЭ, выложенной на сайте ФИПИ, одна из предложенных тем сочинений, «Страницы истории в отечественной литературе», может быть раскрыта на примере творчества Пушкина
Сама программа тоже выглядит относительно либеральной. Помимо пресловутой «Молодой гвардии» и Прилепина здесь и Булгаков с Ахматовой, и Пастернак с Солженицыным, и Пелевин с Гришковцом, и даже Умберто Эко. И написанные в кодификаторе правильные слова о патриотическом и гражданском воспитании не особо режут глаз: ну что мы, право слово, дети, что ли? Обычные ритуальные отписки.
Страсти вокруг кодификатора
Страсти тем не менее не утихают. Родители и педагоги тревожатся, что далеко не все дети уже в 9 классе всерьез задумываются о выборе вуза, и ОГЭ по литературе сдают далеко не все, кто решает впоследствии сдавать ЕГЭ, то есть ощутимый кусок курса литературы может пройти мимо ребенка.
А теперь попробуйте представить себе, что подобный скандал разгорелся бы из-за того, что из ЕГЭ по физике исключили бы закон Ома или из ЕГЭ по математике — теорему подобия треугольников. Кто бы вообще обратил на это внимание? Скорее всего, никто, кроме учителей и репетиторов, которые готовят абитуриентов к сдаче ЕГЭ. Да и те вряд ли бы выказали какое-то удивление: в кодификаторах постоянно происходят изменения, какие-то темы добавляют, какие-то убирают.
Почему же именно экзамен по литературе вызвал такую бурю эмоций? Неужели кто-то всерьез предполагает, что включение или исключение тех или иных авторов в программу итоговой аттестации хоть как-то повлияет на круг чтения подростков?
По этому поводу никто никаких иллюзий не питает. Всем давно известно, что для подготовки что к ОГЭ, что к ЕГЭ читать нужно не текст как таковой, а учебник. Есть учебники разного уровня, в зависимости от целей и задач ученика. Максимум: детально разбираются какие-то отдельные фрагменты и главы, которые понадобятся для экзамена.
Более того, многие учителя признаются, что они и сами десятилетиями не перечитывали программную классику: повседневная педагогическая рутина не оставляет на это времени. Приходится довольствоваться методичками. Ну а дети в основном пользуются краткими пересказами и даже не особо это скрывают. Лишь в отдельных «сливочных» школах и профильных филологических классах тексты изучают всерьез и по-настоящему. И те подростки, кто читает русскую классику без принуждения и для собственного удовольствия, составляют столь ничтожную долю от общего числа старшеклассников, что фактически представляют собой статистическую погрешность.
Уроки литературы как зеркало решений партии и правительства
Корень проблемы, очевидно, следует искать в иной плоскости. Советские, а вслед за ними и российские идеологи от образования пребывали и пребывают в искреннем, судя по всему, заблуждении, что единственная, если не главная задача литературы — «правильное» гражданское и патриотическое воспитание. Не в последнюю очередь в этом «виновна» демократическая публицистика XIX века: Белинский, Добролюбов, Чернышевский, а вслед за ними и классики марксизма рассматривали литературу исключительно как отражение социальных и политических процессов. Этот тренд закрепил в 1930 году профессор Ленинградского университета Григорий Гуковский, намертво привязавший литературный процесс к хронологическому развитию социальных формаций, придуманных Марксом и Энгельсом.
Исчезновение из школьной программы тех или иных произведений всегда было определенным сигналом обществу. В начале 1930-х годов из курса литературы пропали «реакционный» Достоевский и «депрессивный» Есенин, не соответствующие эстетике сталинского Большого стиля и не вписывающиеся в тоталитарную идеологию. Кстати, вернулись они оба в программу не на волне хрущевской «оттепели», как того следовало бы ожидать, а значительно позже, уже в конце 1970-х. Это было воспринято как признак некоторого смягчения идеологического прессинга в образовании.
Именно в середине семидесятых подспудно начинаются важнейшие процессы в советском образовании, сформировавшиеся в первой половине 1980-х в движение учителей-новаторов. Между прочим, куда более сомнительный с идеологической точки зрения Толстой из программы никогда не исчезал — благодаря канонической статье Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции», но в послевоенной программе «Анна Каренина» с ее «мыслью семейной» была заменена на «Войну и мир», где торжествовала «мысль народная».
В свою очередь уже на заре перестройки в школьный курс литературы включаются немыслимые там до тех пор Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак и Булгаков, а немногим позже — и Шаламов с Солженицыным. И это — своего рода декларация начала новой эпохи (подробный анализ формирования и эволюции литературного «школьного канона» в СССР см. в блестящей статье Михаила Павловца «Что читали советские школьники»).
Что хотел сказать автор данным произведением?
Именно поэтому сугубо техническое, казалось бы, изменение в структуре итогового экзамена воспринимается обществом так болезненно. Тут же возникает вопрос: а что же это нам хотят таким образом сообщить «сверху»? Возможно, и ничего, и это обычное чиновничье рвение и желание улучшить то, что и так неплохо работает.
По утверждению ТАСС, аналитический центр университета «Синергия» даже провел опрос, согласно результатам которого исключение классиков из программы ЕГЭ поддерживают 63%, а негативно высказались об этой инициативе 13% опрошенных. Но на сайте университета «Синергия» нет никаких данных о существовании аналитического центра, и результаты опроса не опубликованы нигде, кроме портала новостного агентства. С высокой долей вероятности можно предположить, что никакого опроса на самом деле не проводилось.
И тут начинается самое интересное. По утверждению ТАСС, «каждый четвертый респондент ответил, что школьная литература прежде всего должна формировать базовые национальные ценности: патриотизм, гражданственность. Почти половина (46%) от общего числа респондентов предлагает добавить в школьную программу больше произведений военно-патриотической направленности». То есть с большой долей вероятности уроки литературы вновь становятся передним краем идеологического фронта и инструментом правильного воспитания деревянных солдатиков Урфина Джюса.
Впрочем, как мы помним, основная часть старшеклассников литературой особо не интересуется и ЕГЭ по этому предмету сдавать не собирается. А умники, мечтающие о филфаке, сумеют разобраться в русской классике и самостоятельно.
